俄语学习

---

为了帮助考生有效的学习俄语课程，更好的掌握俄语学习的重点内容，小编特编辑汇总了俄语学习的重点资料和学习方法，希望对您学习俄语有所帮助！

---

什么是“爱”的含义。

Анри Барбюс

Нежность

25 сентября 1893 г.

Мой дорогой, маленький мой Луи!

Итак, все кончено. Мы больше никогда не увидимся. Помни это также твердо, как и я. Ты не хотел разлуки, ты согласился бы на все, лишь бы нам быть вместе. Но мы должны расстаться, чтобы ты мог начать новую жизнь. Нелегко было сопротивляться и тебе, и самой себе, и нам обоим вместе… Но не жалею, что сделала это, хотя ты так плакал, зарывшись в подушки нашей постели, два раза ты подымал голову, смотрел на меня жалобным, молящим взглядом… Какое у тебя было пылающее и несчастное лицо! Вечером, в темноте, когда я уже не могла видеть твоих слез, я чувствовала их, они жгли мне руки.

Сейчас мы оба жестоко страдаем. Мне все это кажется тяжелым сном. В первые дни просто нельзя будет поверить, и еще несколько месяцев нам будет больно, а затем придет исцеление.

И только тогда я вновь стану тебе писать, ведь мы решили, что я буду писать тебе время от времени. Но мы также твердо решили, что моего адреса ты никогда не узнаешь и мои письма будут единственной связующей нитью, но она не даст нашей разлуке стать окончательным разрывом.

Целую тебя в последний раз, целую нежно, нежно; совсем безгрешным, тихим поцелуем — ведь нас разделяет такое большое расстояние!..

25 сентября 1894 г.

Мой дорогой, маленький мой Луи!

Я снова говорю с тобой, как обещала. Вот уже год, как мы расстались. Знаю, ты не забыл меня, мы все еще связаны друг с другом, и всякий раз, когда я думаю о тебе, я не могу не ощущать твоей боли.

И все же минувшие двенадцать месяцев сделали свое дело: накинули на прошлое траурную дымку. Вот уж и дымка появилась. Иные мелочи стушевались, иные подробности и вовсе исчезли. Правда, они порой всплывают в памяти, если что — нибудь случайно о них напомнит.

Я как-то попыталась и не могла представить выражение твоего лица, когда впервые тебя увидела.

Попробуй и ты вспомнить мой взгляд, когда ты увидел меня впервые, и ты поймешь, что все на свете стирается.

Недавно я улыбнулась. Кому?.. Чему?.. Никому и ничему. В аллее весело заиграл солнечный луч, и я невольно улыбнулась.

Я и раньше пыталась улыбнуться. Сначала мне казалось невозможным вновь этому научиться. И все-таки, я тебе говорю, однажды я против воли улыбнулась. Я хочу, чтобы и ты тоже все чаще и чаще улыбался, просто так, радуясь хорошей погоде или сознанию, что у тебя впереди какое-то будущее. Да, да, подними голову и улыбнись.

17 декабря 1899 г.

И вот я снова с тобой, дорогой мой Луи.

Я как сон, не правда ли? Появляюсь, когда мне вздумается, но всегда в нужную минуту, если вокруг все пусто и темно. Я прихожу и ухожу, я совсем близко, но ко мне нельзя прикоснуться.

Я не чувствую себя несчастной. Ко мне вернулась бодрость, потому что каждый день наступает утро и, как всегда, сменяются времена года. Солнце сияет так ласково, хочется ему довериться, и даже обыкновенный дневной свет полон благожелательности.

Представь себе, я недавно танцевала! Я часто смеюсь. Сперва замечала, что вот мне стало смешно, а теперь уж и не перечесть, сколько раз смеялась.

Вчера было гулянье. На закате солнца всюду теснились толпы нарядных людей. Пестро, красиво, похоже на цветник. И среди такого множества довольных людей я почувствовала себя счастливой.

Я пишу тебе, чтобы рассказать обо всем этом, а также и о том, что отныне я обратилась в новую веру, — я исповедую самоотверженную любовь к тебе. Мы с тобой как-то рассуждали о самоотверженности в любви, не очень-то хорошо понимая ее… Помолимся же вместе о том, чтобы всем сердцем в нее поверить.

6 июля 1904 г.

Годы проходят! Одиннадцать лет! Я уезжала далеко, вернулась и вновь собираюсь уехать.

У тебя, конечно, свой дом, дорогой мой Луи, ведь ты теперь совсем взрослый и, конечно, обзавелся семьей, для которой ты так много значишь.

А ты сам, какой ты стал? Я представляю себе, что лицо у тебя пополнело, плечи стали шире, а седых волос, должно быть, еще немного и, уж наверное, как прежде, твое лицо все озаряется, когда улыбка вот-вот тронет твои губы.

А я? Не стану описывать тебе, как я переменилась, превратившись в старую женщину. Старую! Женщины стареют раньше мужчин, и, будь я рядом с тобой, я выглядела бы твоей матерью — и по наружности, и по тому выражению глаз, с каким бы я смотрела на тебя.

Видишь, как мы были правы, расставшись вовремя. Теперь уж мы перестрадали, успокоились, и сейчас мое письмо, которое ты, конечно, узнал по почерку на конверте, явилось для тебя почти развлечением.

25 сентября 1893 г.

Мой дорогой Луи!

Вот уже двадцать лет, как мы расстались…

И вот уже двадцать лет, как меня нет в живых, дорогой мой. Если ты жив и прочтешь это письмо, которое перешлют тебе верные и почтительные руки, — те, что в течение многих лет пересылали тебе мои предыдущие письма, ты простишь, что я покончила с собой на другой же день после нашей разлуки. Я не могла, я не умела жить без тебя.

Мы вчера расстались с тобой. Посмотри хорошенько на дату — в начале письма. Ты, конечно, не обратил на нее внимания. Ведь это вчера мы в последний раз были с тобою в нашей комнате, и ты, зарывшись с головой в подушки, рыдал, как ребенок, беспомощный перед страшным своим горем. Это вчера, когда в полуоткрытое окно заглянула ночь, твои слезы, которых я уже не могла видеть, катились по моим рукам. Это вчера ты кричал от боли и жаловался, а я, собрав все свои силы, крепилась и молчала. А сегодня, сидя за нашим столом, окруженная нашими вещами, в нашем прелестном уголке, я пишу те четыре письма, которые ты должен получить с большими промежутками. Дописываю последнее письмо, а затем наступит конец.

Сегодня вечером я дам самые точные распоряжения о том, чтобы мои письма доставили тебе в те числа, которые на них указаны, а также приму меры к тому, чтобы меня не могли разыскать.

Затем я уйду из жизни. Незачем рассказывать тебе, как: все подробности этого отвратительного действия неуместны. Они могли бы причинить тебе боль, даже по прошествии стольких лет.

Важно то, что мне удалось оторвать тебя от себя самой и сделать это осторожно и ласково, не ранив тебя. Я хочу и дальше заботиться о тебе, а для этого я должна жить и после моей смерти. Разрыва не будет, ты бы его, возможно, и не перенес, ведь тебе все огорчения причиняют такую острую боль. Я буду возвращаться к тебе — не слишком часто, чтобы понемногу мой образ изгладился из твоей памяти, и не слишком редко, чтоб избавить тебя от ненужных страданий. А когда ты узнаешь от меня самой всю правду, пройдет столько лет (а ведь время помогает мне), что ты уже почти не сможешь понять, что значила бы для тебя моя смерть.

Луи, родной мой, сегодняшний наш последний разговор кажется мне каким-то зловещим чудом.

Сегодня мы говорим очень тихо, почти неслышно, — уж очень мы далеки друг от друга, ведь я существую только в тебе, а ты уже забыл меня. Сегодня значение слова сейчас для той, которая его пишет и шепчет, совсем иное, чем для того, кто будет читать это слово и тихо произнесет ?сейчас?.

Сейчас, преодолев такое громадное расстояние во времени, преодолев вечность — пусть это покажется нелепым, — сейчас я целую тебя, как прежде. Вот и все… Больше я ничего не прибавлю, потому что боюсь стать печальной, а значит, злой и потому, что не решаюсь признаться тебе в тех сумасшедших мечтах, которые неизбежны, когда любишь и когда любовь огромна, а нежность беспредельна.

Henri Barbusse-tenderness

On September 25, 1893

My dear little Louis! Thus, everything is ended. We will never see us again. Remember that so firmly, as I do. You did not want separation, you would agree to everything, only to let us remain together. But we must part, so that you could begin the new life. It was not easy to resist to you, and to myself, and to us both together… But I do not feel sorry that I did that, although you so cried, buried in the pillows in our bed. Two times you raised your head and looked at me with your sorrowful, praying eyes… What a blazing and unhappy face you had! In the evening, in the darkness, when I no longer could see your tears, I felt them, they burnt my hands.

Now we both severely suffer. To me, it all seems to be a nightmare. The first days will be simply unbelievable; and several months will still be painful for us, and then, healing will come.

And only then I will write to you again, indeed, we’ve decided that I will write to you from time to time. But we have also firmly decided that you will never learn my new address and my letters will be the only connection, and it will not allow our separation to become the final break.

Kissing you for the last time, so tenderly, by entirely sinless, quiet kiss – indeed, such a great distance divides us now!

On September 25, 1894

My dear little Louis! I speak to you again, as promised. It is already a year, as we parted. I know, you did not forget me, we are still connected with each other, and every time that I think about you, I feel your pain.

And nevertheless the past twelve months have made their matter: they threw a mourning haze on the past. Look, already a haze is appeared. Some small things hide, other details completely disappear. Although, they float up in the memory now and then; if something incidentialy reminds about them.

I’ve tried to imagine the expression of your face, when I saw you for the first time, and I couldn’t.

You too, try to recall my eyes when you saw me for the first time, and you will understand that everything in the world goes away.

Recently I’ve smiled. To whom? To what? To nobody and nothing. In an alley, a sunny ray began to play, and I’ve involuntarily smiled.

I attempted to smile also earlier. It seemed to be impossible to learn how to do that again. And nevertheless, I’m telling you, I’ve smiled, perhaps against the will. I want that you too smile more often, just like that, simply liking good weather or to the view of the future in front of you. Yes, yes, raise your head and smile.

On December 17, 1899

And here I am again with you, my dear Louis. I’m like a dream, isn’t it? I appear when I want to, but always into the necessary minute, when all around is empty and dark. I come and go, I’m very near, but I cannot be touched.

I do not feel myself unhappy. The cheerfulness has returned to me, because each day begins with a morning and, as always, there are seasons of year. Sun shines so sweetly, so I want to trust it, and even usual daylight it is full of kindness.

Imagine, I’ve recently danced! I frequently laugh. First I counted every my laughter, but now I don’t even know, how often I laugh.

Yesterday, there was a fest. The crowd of the well dressed people crowded everywhere on the sunset. It was beautiful, and looked like a flower garden. And among such a number of contented people I felt myself happy.

I write to you in order to tell about all this; and also about the fact that from now on I turn myself into the new faith – I confess the selfless love to you. We’ve discussed about selflessness in love, not really understanding it… However, let us pray together to believe in it by entire heart.

On July 6, 1904

Years are passed! Eleven years! I’ve moved far away, then returned again and I am going to leave anew.

You have, of course, your own house, my dear Louis, indeed, you are an adult now, and, of course, you have now your own family, for which you mean so much.

But you yourself, how do you look like now? I imagine that your face is wider now, arms became stronger, but there is not many grey hair in your head. And of course, as before, your face all lights up, before a smile is ready to touch your lips.

Myself? I will not describe to you, how I’ve changed, becoming to an old woman. Yes, old woman! Women grow old earlier than men, and, if I were staying next to you, I would appear like your mother – both by appearance and according to that expression of eyes, with which I would look at you.

You see, we were right, parting at the right time. Now, after we’ve suffered, we’ve quieted, and my letter, which you, of course, recognized by my handwriting on the envelope, was for you almost an entertainment.

On September 25, 1893

My dear Louis!

Twenty years, as we parted… And twenty years as I am not alive, my dear. If you are alive and will read this letter, sent to you by accurate and respectful hands of my friends – those that for many years have been sending to you my previous letters – you will forgive me – if you don’t already forgot me – you will forgive that I’ve killed myself at very next day after our separation. I couldn’t, I didn’t know how to live without you.

We’ve parted yesterday. Look at the date at the beginning of the letter! Of course, you did not turn attention to it. Indeed, it was yesterday, when we were the last time together in our room and you, buried in pillows, sobbed as a child, helpless against your terrible sorrow. It was yesterday, when the night glanced into a half-open window, and your tears, which I already could not see, rolled along my hands. It was yesterday, when you shouted from pain and complained, and I, gathered all my forces, kept silent.

But today, sitting at our table, surrounded by our things, in our charming corner, I’m writting those four letters, which you must have obtained with big intervals. I will finish the last letter, and then the end will come.

This evening I will give the most precise orders, so that my letters will be delivered to you on those dates, which indicated on them, and also will take measures preventing finding me.

And then I will die. It is unnecessarily to tell you how: details of this disgusting action are inappropriate. They could cause pain to you, even after so many years.

Is important that I could detach you from me and do that carefully and sweetly, without wounding you. I want to care about you further, and for that I must live after my death. There will be no break, you couldn’t handle it, because disappointments cause such a huge pain to you. I will return to you – not too often, so that my image will go away from your memory, and not too rare in order to avoid unnecessary suffering. And when you know the truth, so many years will pass, that you will be barely able to understand, what would my death mean for you.

Louis, my dear, today’s our last conversation seems to be an ominous miracle.

Today, we speak very quietly, almost inaudibly – so far we are from each other, indeed I exist only in you, and you’ve already forgot me. Today, the meaning of word now for me, who is writing and whispering it, is entirely different than its meaning for whom, who is reading and quietly pronouncing it “now”.

Now, after overcoming this huge time distance, after overcoming the eternity – even if it seems to be absurd – now I’m kissing you as before.

相关内容：

俄语口语学习：情景对话天天练汇总三

特别推荐：中大网校推出新活动啦！网校推出了全新的小语种限时团购活动，现在购买俄语学习：俄语“零起点”入门

（责任编辑：中大编辑）